/ О детях / Детское здоровье и уход

Сергей Мацук: «Это тяжелая мужская работа…»

Среди новосибирских врачей есть те, чьи имена на слуху у всех мам. Им безоговорочно доверяют здоровье и жизнь детей, к их указаниям не просто прислушиваются – следуют беспрекословно. Такое отношение не случайно, ведь репутация «врача от бога» возникает не на пустом месте. В ее основе драгоценный сплав из таланта, ежедневного самоотверженного труда, непрерывного самообразования и искренней любви к нашим малышам. С одним из таких врачей  - главным детским травматологом-ортопедом Новосибирска,  заведующим отделением травматологии и ортопедии Городской детской клинической больнице скорой медицинской помощи Сергеем Александровичем МАЦУКОМ мы и побеседовали.

О себе, учебе и работе

- Сергей Александрович, как вы пришли в детскую травматологию?

- В 1981 я окончил педиатрический факультет Новосибирского государственного медицинского института, прошел субординатуру по детской хирургии, затем - интернатура по этой же специальности, и с 1982 года работаю здесь, в Городской детской клинической больнице скорой медицинской помощи.

- То есть, детским травматологом планировали стать с первого курса?

- Когда человек оканчивает школу, он, по большей части, не понимает, куда идет учиться.

” - Я пришел сдавать вступительные экзамены, и мне попалось в коридоре института объявление: «Такого-то числа состоится заседание кружка по детской хирургии». До этого я даже не задумывался, что существует, оказывается, отдельная специальность – детская хирургия. А тут подумал: «О! Вот я окончу институт и пойду туда!».

Пошел учиться детской хирургии, оказалось мало, решил специализироваться в области детской травматологии и ортопедии. Отделение в те годы было меньше – всего 40 коек и три врача. Нужен был всего один студент, а нас в группе 12 человек и еще двое из других групп тоже хотели заниматься травматологией. Просто ближе всех сел к профессору, и меня первого спросили, куда я хотел бы распределиться. Так что случай, конечно, сыграл свою роль в моей карьере.

- С детьми работать проще, чем со взрослыми?

- В чем-то проще, в чем-то труднее. Многие мои коллеги боятся работать с детьми. Есть такая распространенная точка зрения, что любой педиатр сможет работать и взрослым врачом, а вот наоборот - очень сложно.

Дети требуют специфического подхода, особого внимания. Взрослый человек может пожаловаться, рассказать, где и что у него болит, объяснить, что произошло. Ребенок, особенно маленький, этого сказать не может.

- И как выходите из положения?

- Где-то приходится из родителей подробности выпытывать, но чаще помогает опыт. С годами все легче опознавать стандартные ситуации, когда понимаешь, что дело обстоит так и никак иначе. Всегда стараюсь осмотр малыша закончить побыстрее, пока он не начал плакать; хорошо, если вообще даст  себя осмотреть! С теми, кто постарше, уже беседуем.

О мамах и папах маленьких пациентов

- Наверное, трудно  найти подход к каждому малышу. Детский врач должен быть еще и психологом, или это не обязательно?

- Сложно сказать. Психологии хирургов в мединституте не учат и, на мой взгляд, зря. Она пригодилась бы даже не столько при общении с детьми,  сколько при общении со взрослыми.

Родители порой не совсем адекватно воспринимают ситуацию, в которую попадают их дети: иногда недооценивают, иногда сильно переоценивают. Интернет-ресурсы сегодня доступны всем, и мамы и папы приходят на прием настолько «подготовленными», такого начитаются, что едва хватает сил дожить до утра. Идут к врачу с такой же кашей в голове, что и в Интернете. Там и подготовленному человеку трудно бывает разобраться в достоверности публикаций, а уж неподготовленному - и подавно. Я-то сразу вижу, что ситуация относительно безобидна, и ребенок спустя непродолжительное время будет здоров, а родители приходят с настроем «все пропало, жизнь кончилась».

Есть и родители, которые ведут себя безразлично: у ребенка весь позвоночник переломан – ну и что, и  так сойдет.

” - Есть те, кто занимается «медицинским шопингом» – посетят трех-четырех специалистов и на этом останавливаются с чувством выполненного долга, не доведя до конца лечение.

До них тоже нужно достучаться, понять, чего именно они хотят, выйти с ними на одну волну.  Так что каждый врач с годами становится психологом.

- Беспокойных родителей сегодня стало больше?

- Пожалуй, да. Я связываю это с обстановкой в обществе. В начале восьмидесятых, когда я начинал работать, жизнь была размеренной, все было планово, каждый человек знал, что с ним будет и завтра, и послезавтра. Сегодня в нашей жизни много неопределенности, больше стало людей неуравновешенных, тревожных, у которых любое отклонение от стандартной ситуации вызывает всплеск негативных эмоций. Они непроизвольно переносят это на здоровье детей.

О детском здоровье

- Когда вы начинали работать, здесь было небольшое отделение травматологии, всего 40 коек. А как обстоят дела сейчас?

- Отделение немного подросло – сейчас здесь 60 мест, но, конечно, хотелось бы больше.

- Это раньше был такой дефицит койко-мест, или сейчас возросла потребность в стационаре?

- Немного изменилась сама организация работы отделения: раньше «на прием» мы работали всего два дня в неделю, в остальные дни маленьких пациентов принимали взрослые больницы. Потом стало три дня, потом четыре, теперь - все семь дней в неделю. Но, конечно и детский травматизм растет.

” - Я проанализировал статистику детского травматизма за последние десятилетия. По сравнению с 90-ми число госпитализированных больных увеличился на 40%, а за амбулаторной помощью стали обращаться в 10 раз чаще!

- С чем это связано?

- Количество детей, получающих травмы, стабильно растет из года в год. Сейчас эта тенденция выражена не резко, а в трудные 95-97 года рост был на 40% в год! Полагаю, что это может быть связано с социальной и экономической нестабильностью. Родители заняты поиском средств к существованию, некоторые и вовсе ломаются и начинают пить, а дети фактически остаются без надзора. А где нет надзора – там есть травматизм.

Отдельно хочется отметить, что среди прочих травм заметно выросло количество переломов. Вероятно, этому способствует сразу несколько факторов: питание изменилось, экология ухудшилась... 

” - Главное – дети все больше времени проводят пассивно, у компьютера и телевизора. Они хуже развиты физически, и в ситуации, где 20 лет назад ребенок, упав, просто поднялся бы на ноги, сегодня он падает и ломается.

- Вы заметили еще какие-то изменения в патологиях развития детей?

- На мой взгляд,  много стало детей диспластичных: с нарушениями осанки, с плоско-вальгусными стопами.

” -  Иногда я думаю, может это естественный эволюционный процесс?  В голове не укладывается, как к 11-му классу 90% детей имеют нарушения осанки, сколиозы? Очень много плоско-вальгусной деформации стоп, просто очень много – ни один прием не обходится без того, чтобы не пришли  три-четыре человека – раньше такого не было. Быть может, человечество меняется, как-то по-другому начинает развиваться, а я пытаюсь лечить то, что и лечить-то не надо.

В конце концов, многое зависит от степени деформации – если деформация негрубая, то с ней можно жить долго и счастливо. С другой стороны, грубая деформация рано или поздно приведет ребенка на операционный стол, и чем раньше начато лечение, тем больше шанс обойтись консервативными средствами. Если принять меры, как только ребенок начал ходить, то вероятность выздоровления возрастают на порядки. В четыре, пять лет -  уже поздно, много не исправить.

О больнице, оборудовании и специалистах

- Чтобы своевременно оказать всем помощь 60 коек отделения достаточно?

- Число детей в 90-е годы неуклонно снижалось, так что долгое время этого действительно хватало.  Если брать нормативы (а они остались неизменными с советских времен), то мы и сегодня в них укладываемся, а вот в жизненные реалии – нет. У нас коек - 60, а больных порой бывает 90! Выкручиваемся, как можем – размещаем в других отделениях, кого можно лечить амбулаторно – отпускаем домой.

- Не связано ли это с тем, что стала жестко разделяться взрослая и детская хирургия? В Академгородке была довольно болезненная ситуация, когда в Центральной клинической больнице СО РАН одно время наотрез отказывались принимать детей с травмами…

- Специальности «детская травматология и ортопедия» не существует, все врачи аттестуются как взрослые травматологи. Есть специальность «детская хирургия», а вот детской травматологии – нет. Уверен, если бы «взрослые» врачи захотели дополнительно поучиться в детском отделении, никто бы им препятствовать не стал.

” - Другое дело, что работать с детьми не хочется: они маленькие, они плачут, вырываются, все это требует от доктора определенных душевных затрат.

- Койко-мест вашему отделению не хватает. А как обстоят дела с оборудованием?

- На фоне города мы оснащены неплохо. У нас есть своя операционная,  отдельная от остальных хирургов, в ней - рентгеннегативный операционный стол, то есть мы можем выполнять оперативные вмешательства под контролем электронно-оптического преобразователя.  Это маленький рентгеновский аппарат, который мы можем сориентировать так, как нам надо. Все этапы операции могут идти под контролем: доктор вводит, к примеру, спицу,  нажимает педаль и сразу видит на мониторе, как она продвигается.

Еще у нас хорошее силовое оборудование – дрели, пилы… Все это звучит страшно, но на оборудование мы не жалуемся. Если требуется новые приспособления – всё всегда покупается. Не сразу – приходится ходить, просить, выбивать, ждать, но чтобы сказали: «Отстаньте, нет и не будет у вас такого никогда!» – такого давно нет.

В отличие от взрослой хирургии, где травмы часто оперируют, детей мы стараемся лечить консервативно, такой подход  – мировой золотой стандарт. А раз меньше оперируем, то и  меньше расходуем металлоконструкций, так что дефицита расходных материалов тоже не возникает.

- А как вы оцениваете уровень развития детской травматологии и ортопедии в нашей области?

- Считаю его достаточно высоким.  Вообще,  уровень детской ортопедии по все стране примерно одинаков. Есть, конечно, головные институты – Научно-исследовательский детский ортопедический институт им. Турнера в Санкт-Петербурге, Центральный научно-исследовательский институт травматологии и ортопедии им. Приорова в Москве, где тоже есть детское отделение. Но на то они и исследовательские институты, чтобы развивать нашу специальность, осваивать новые методы.

- Всем ли детям можно помочь в Новосибирске? Часто приходится отправлять пациентов на лечение в другие города?

- Не часто, но бывает – обычно три-четыре человека в год, мы отправляем в клинику Илизарова в Курган или в НИИ Турнера в Петербург. Другое дело, что сегодня родители имеют право сами выбрать для ребенка и медицинское учреждение, и лечащего врача,  и некоторые полагают, что в Москве или за границей им помощь окажут лучше. Что же, это их выбор.

- Дефицита оборудования у вас нет, а как на счет дефицита врачей?

- А вот дефицит травматологов есть. Подавляющее большинство специалистов в поликлиниках – это женщины пенсионного и предпенсионного возраста - молодежь не устраивают маленькие зарплаты. Я работаю главным специалистом с 97-го года, и за это время мы столько врачей подготовили, что если бы они все остались работать, то мы полностью ликвидировали потребности города и части области в детских травматологах. Но люди уходят – кто-то вообще из медицины, кто-то выбирает более легкие специальности.

- А у вас тяжелая специальность?

” - Травматология – это тяжелая, трудная мужская работа, особенно в стационаре. В поликлинике попроще – амбулаторный прием, наложение гипсовых повязок...  а во время операции нужно кости на место поставить, для  этого требуется физическая сила. Тяжело во время операции приходится и хирургу, и ассистенту, которому порой по два часа нужно держать ногу 80-килограммового подростка на весу.

Дежурства бывают тяжелые: 50 человек за вечер - это минимум, бывает и 70, и 80 обращений.

О первичной диагностике и своевременности оказания медицинской помощи

- Знаю, что многие родители стараются показать ребенка именно вам…

- Квалифицированную помощь можно получить и в поликлинике. Но доктор в стационаре совершенно спокойно может уделить осмотру полчаса, а в поликлинике - 10 минут, и следующий больной. Поэтому родители и высказывают претензии – мол, глянули, спросили «жалобы есть?» и все, идите. Маме же хочется, чтобы ребенка осмотрели тщательно, а с ней подробно побеседовали.

- Влияет ли это на качество первичной диагностики?

 - В определенной мере. Не всё ведь зависит от врача, важно еще и отношение родителей. Недавно ко мне обратились с ребенком, у которого врожденный вывих бедра был диагностирован более года назад. Родители пошли к каким-то знахарям, колдунам, заплатили огромные деньги – в итоге, с чем были, с тем и остались. Мы пытаемся теперь малышу помочь, но время упущено.

Иногда у родителей спрашиваешь, знают ли они, что у ребенка плоско-вальгусные стопы? Знают. А что делали? Массаж делали.

” - Но массаж – это не лечение, это только один из его компонентов, и не более того. Одним массажем ничего не вылечишь, и для наших пациентов - это не самое главное. Главное – корригирующая гимнастика, которой мы обучаем родителей, ортопедическая обувь, различные приспособления – те же ортопедические шины при патологии тазобедренного сустава, а в сознании российского обывателя массаж – главное средство оздоровления.\

- Что вы посоветуете родителям?

 - По сравнению с советским временем их задача, конечно, усложнилась. Раньше ребенок осматривался в роддоме, в три месяца (когда ребенок начинает держать голову), в шесть месяцев, когда начнет садиться, и в год, когда пойдет. Сейчас количество осмотров сократилось до двух – в возрасте до трех месяцев (когда еще невозможно оценить негрубую патологию стоп) и в год. В роддомах ортопеды не смотрят нигде. А должны бы, чтобы  определить наличие грубой ортопедической патологии, грубой косолапости и плоско-вальгусной деформации стоп, каких-то искривлений конечностей, вроде врожденного вывиха бедра.

Внимательные родители сами видят, если возникнут проблемы и приходят на прием к ортопеду в платную клинику или в поликлинику. Молодежь сейчас грамотная, внимательных родителей много. Интернет развивает настороженность. Но есть и безалаберные: ребенок встал, начал ходить, а ноги колесом. Давно? А мы и не видели, нам врачи ничего не говорили. Так у вас-то глаза есть?

- Приходилось ли сталкиваться с ошибочными диагнозами коллег?

- Не часто, но бывает. Вот, буквально сегодня мальчика сегодня выписываем - занимались им два месяца, и лечиться ему придется еще долго. Прошел несколько врачей, и никто почему-то ему диагноз не поставил, пока тетя, которая у нас работает, сюда его не привела. На мой взгляд, «юношеский эпифизиолиз головки бедренной кости» у него на лбу написано. Была нарушена походка, он грубо хромал. А один из наших коллег сказал: «Мальчик полный, идите к педиатрам и худейте». Хорошо, что педиатры оказались на высоте, определили, что это ортопедическая патология и отправили делать рентгеновские снимки.

- Что предпримете по отношению к этому врачу?

- Нас немного, мы все друг друга знаем. Раз в два месяца собираемся в моем кабинете, обсуждаем, кто и где ошибся, сложные случаи разбираем, иногда консилиумы устраиваем. И этот случай тоже разберем. Вообще, есть такая договоренность: если поликлиническим ортопедам что-то непонятно – звоните, приводите больных  сюда, будем помогать. Нечасто, но приводят.

Про семью

- А ваш сын тоже обращается за советами?

- Да,  он тоже работает детским ортопедом-травматологом. Советуется со мною регулярно – и все те семь лет, что мы работали вместе, и сейчас, когда он работает в «Авиценне».

- Его профессиональный выбор – это ваше влияние?

 - У нас вообще врачебная семья, жена тоже врач – педиатр, правда, с ней мы вместе никогда не работали. Я, разумеется, ни на чем не настаивал - ни на поступлении в мединститут, ни на выборе специализации, но рад, что нам довелось работать вместе. Это было и сложно, и легко одновременно.

 - Вы, как никто другой, знаете, насколько трудна эта профессия. Какое чувство преобладает – тревога или гордость за сына?

- Пожалуй, и того, и другого поровну.